Самсон Агаджанян - Стон березы [сборник]

— Ну как наш бычок? — спросила она.

— Хорош, — коротко ответил он.

Любовь Михайловна пристально посмотрела в глаза мужу.

— Ты чем-то озабочен?

— Ничем, просто устал в дороге.

Она из ковша полила ему воду на руки. Вытерев их полотенцем, он подошел к иконе, которая висела в углу, перекрестился, сел за стол. Сын и маленькая дочка молча ждали, когда отец нарежет хлеб. Это была их семейная традиция, шедшая от прадедов, — резать хлеб хозяину дома. Он взял каравай и стоя стал резать. Ели молча. Люба несколько раз бросала взгляды в сторону мужа, он почти к еде не притронулся. Поужинав, дети ушли в свою комнату. Петр Афанасьевич, водя ложкой по тарелке, задумчиво смотрел перед собой.

— Петя, — притрагиваясь к его руке, позвала жена. — Что случилось?

Он отсутствующим взглядом посмотрел на жену и, не ответив на ее вопрос, опустил голову, стал нехотя есть.

— Петя, а у нас новость, — тихо прошептала Люба. — Наш сокол влюбился.

— Не рановато ли?

— Армию он отслужил. Его друзья уже семьями обзавелись, а ты “рановато". Да и мне одной по хозяйству становится трудно управляться. Сколько часов только коров дою!

— И кто же она?

Жена, лукаво поглядывая на мужа, улыбнулась.

— А ты попробуй угадать.

— В него полстаницы влюблено, пойди догадайся — кто…

— А ты подумай, — настаивала она. — Кто в станице самая красивая девушка?

— Да их навалом, одна краше другой.

— Ошибаешься, на всю станицу одна красавица, и нет ей равных. Ну, вспоминай!

Он знал ее имя, но надеялся, что она назовет другое, поэтому неопределенно пожал плечами.

— Да Нина! Неужели не мог догадаться?

— Я еще до тебя догадался. Меня на дороге председатель встретил и сказал, что наши дети любят друг друга, и агитировал в колхоз вступить. Он думает, если я в колхоз пойду, то дела у него поправятся. Не выйдет… А он в своем уме?

— Кто? — машинально спросила она.

— Не я же! — сердито ответил он. — Я о нашем сыне спрашиваю. Председатель с лютой ненавистью смотрит в нашу сторону, а наш сын влюбляется в его дочь. В станице девок навалом, и не хуже этой красавицы, пусть поищет. А про нее забудет. Она ему не пара.

В дверях показался сын. С побледневшим лицом он смотрел на отца. Петр Афанасьевич, заметив сына, хмуро посмотрел на него.

— Запомни, сынок: пока мы единоличники, он никогда не согласится, чтобы мы породнились. Дай ему волю, он нас давно с потрохами съел бы.

— Батя, я люблю ее. Мы решили, что если ее родители не согласятся, уедем жить в город.

Некоторое время Петр Афанасьевич молча смотрел на сына. Снова обретя дар речи спросил:

— И давно тебе в голову такая мысль пришла?

Потупившись, Виктор молчал.

— Неволить не буду, хватай ее и катись на все четыре стороны. Мне такого сына не надо, который ради юбки в трудную минуту родителей предает.

— Батя, зачем ты так? — с обидой взглянул на отца

Виктор. — Я же не навсегда. Это мы на первое время, а когда все уладится, вернемся…

— Цыц! — стукнул кулаком по столу отец. — Я тебя и слушать не хочу. Выбирай: или я, или она.

— Батя…

Мать встала, подошла к сыну.

— Иди в свою комнату, на эту тему мы еще поговорим.

Когда Виктор ушел, она подсела к мужу.

— Петя, ты не обижайся на него, он же весь в тебя. Ты же сам против воли своих родителей на мне женился. Давай не будем им мешать…

Петр Афанасьевич глубоко задумался. Потом ласково посмотрел на жену. Сколько лет они вместе — и счастливы. И права она: не надо становиться поперек счастья сына. Пусть делает как знает…

Спустя два дня глубокой ночью во дворе залаяла собака. Петр Афанасьевич, приподнявшись с кровати, прислушался. Собака продолжала яростно лаять. Со двора донеслись голоса. Раздался выстрел и вместе с ним пронзительный вой собаки. Поскулив немного, собака притихла.

Петр Афанасьевич, соскочив с кровати, лихорадочно стал натягивать на себя штаны. На веранде послышались шаги, раздался тяжелый удар по двери. Петр Афанасьевич зажег лампу. Сидя на кровати, жена испуганно смотрела на мужа. Стук повторился. Петр Афанасьевич вышел в сенцы.

— Кто? — спросил он.

— Открывай! — раздался недовольный голос. — ОГПУ.

Услышав это слово, он почувствовал, как что-то холодное кольнуло в сердце. Отбросив крючок, открыл дверь. Перед ним стоял военный, позади него с винтовками за плечами еще двое.

— Почему так долго не открывал? — бесцеремонно отталкивая его в сторону, грубым тоном спросил военный и вошел в дом.

Вслед за ним вошли другие военные и еще кто-то в гражданском. Петр Афанасьевич узнал односельчанина Захарова, он работал счетоводом в колхозе. Военный с кобурой на поясе хмуро окинул взглядом женщину и детей, потом повернулся к хозяину. Некоторое время, СЛОВно изучая хозяина, молча смотрел на него. Взгляд у него был колючий.

— Гражданин Ярошенко, я оперуполномоченный ОГПУ Козлов. — Он достал из нагрудного кармана сложенный листок бумаги и, осторожно развернув его, стал медленно, словно получая удовольствие, читать: "Постановление крайкома партии…"

Закончив читать, сложил листок пополам и положил в карман.

— Гражданин Ярошенко, согласно постановлению, вы подлежите раскулачиванию. Все ваше хозяйство передается безвозмездно колхозу, а сами вы, как кулацкая семья, высылаетесь в Сибирь.

Оперуполномоченный замолчал и ждал, что скажет этот кулак, но Петр Афанасьевич молчал. Тогда он повернулся к его жене. По щекам той медленно катились слезы.

— Значит, мы так решим, — поворачиваясь к красноармейцам, произнес уполномоченный, — вы во дворе будете делать опись живого и неживого, а мы с товарищем Захаровым займемся хоромами этого вражьего отродья.

Когда они вышли, Козлов вплотную подошел к Петру Афанасьевичу.

— Будем делать обыск. Добровольно деньги, драгоценности сдашь или?..

— Воля ваша, — откашливаясь, ответил тот. — Все на виду, я ничего не прячу.

— Ну смотри, если найду, за обман рабоче-крестьянской власти ты у меня не так запоешь.

— Федя, — обращаясь к Захарову, взмолилась Любовь Михайловна, — ты скажи им, ну какие мы кулаки? Ты же сам видел, что все это мы нажили честным трудом. Мы же…

— Гражданочка, прекратите разговорчики! — рявкнул оперуполномоченный. — Народ от голода пухнет, а вы, кулачье, в масле катаетесь.

— Зачем вы это нам говорите? На днях мы сдали для голодающих пшеницу, мясо, масло…

— Мало сдавали! — оборвал он. — Надо было все сдать. Почему в колхоз до сих пор не вступили?

— Чтобы самим с голоду подохнуть? — подал голос Петр Афанасьевич.

Козлов, резко повернувшись, зло блеснул глазами.

— Заткнись, кулачья морда, а то как врага народа в один миг в расход пущу. На сборы даю два часа. С собой ничего лишнего не брать. Только одежду и жратву'. Захаров, начинай!

Любовь Михайловна, прижав к себе дочку, молча смотрела, как оперуполномоченный бесцеремонно разбрасывал по полу все, что попадалось ему под руку. Он искал драгоценности, но никак не мог их найти. Однако не верил, что их не было. Производить обыск у кулаков ему было не впервой, и он знал все их хитрости, где что они прятали. Но время шло, а обыск ничего не давал. Ножом распоров все постельное белье, он подошел к хозяйке.

— Где спрятали драгоценности?

— Их у нас нет.

— Так я и поверил, А это что? — он показал пальцем на бриллиантовые серьги в ушах девочки.

— Это родовой подарок моей бабушки.

— Видно, богатая была ваша бабушка. Случайно не из дворян?

Любовь Михайловна молчала.

Оперуполномоченный, ухмыляясь, смотрел на нее. Любовь Михайловна не выдержала:

— Какая мать вас родила?

— Что вы сказали?

— То, что слышали.

— Ну ладно, — угрожающе произнес он. — Собирайся, время идет, а то голышом поедете.

Любовь Михайловна беспомощно посмотрела на мужа.

— Собирайся, — тихо произнес он.

Козлов яростно раскидывал вещи, постукивал по стенам в надежде найти драгоценности, но безуспешно. В дом вошли военные, которые работали во дворе. Козлов сел за стол, достал листы бумаги и стал писать. Закончив писать, он посмотрел на покорно стоящего перед ним хозяина.

— Гражданин Ярошенко, у вас пять коров, два быка, теленок…

Перечислив все хозяйство, с сарказмом произнес:

— Богато живешь, настоящий помещик.

— Это богатство я нажил своими мозолистыми руками.

— Вот и отлично, этими же руками распишись в том, что все здесь перечисленное добровольно сдаешь в пользу советской власти.

Петр Афанасьевич безропотно взял карандаш и собрался расписаться, но сын подал голос:

— Батя, не надо. Он же все это насильно забирает.

— Заткнись! — поворачивая туловище в сторону парня, рявкнул Козлов и снова повернулся к Петру Афанасьевичу. — Что как истукан смотришь на меня? Расписывайся!